В историю Великой Отечественной войны Ташкент вошел как столица эвакуации. Сотни тысяч жителей СССР приехали сюда, в глубокий тыл, из прифронтовых городов. Культура целой страны спасалась в Ташкенте. Алексей Толстой, Анна Ахматова, Корней Чуковский, Соломон Михоэлс, Якуб Колас, поэты и писатели, музыканты из Ленинграда, деятели «Мосфильма» с благодарностью вспоминали дружественный город, давший им приют в годы войны.
Об эвакуации в Ташкенте — в лекции ташкентского журналиста, писателя, краеведа Бориса Голендера. Лекция записана в 2018 году. Полная текстовая расшифровка — ниже.
В преддверии праздника победы в Великой Отечественной войне хотелось бы вспомнить, что Ташкент сыграл в этом деле немалую роль. Это был глубокий тыл. Сюда из прифронтовой полосы эвакуировали десятки предприятий — важных в стратегическом, военном отношении — для того, чтобы они могли беспрепятственно выпускать нужную фронту продукцию. Из этих предприятий выросли крупные заводы и фабрики Ташкента, работающие и ныне. Но хотелось бы вспомнить сегодня и другое. Ташкент стал прибежищем для многих сотен тысяч эвакуированных. Эвакуированные люди были разные, но среди них значительную долю составляли выдающиеся деятели культуры и искусства бывшего Советского Союза.
К сожалению, после землетрясения 1966 года в Ташкенте значительная часть этой части города была перестроена, уничтожена. И сегодня мы пройдем по некоторым адресам того военного Ташкента и попытаемся вспомнить, с чем это связано, потому что Ташкент стал и столицей санитарных эшелонов. Десятки тысяч раненых, тяжелораненых были спасены здесь врачами, медсестрами. А деятели культуры, которые целыми поездами приезжали в Ташкент из центра СССР, — для них Ташкент стал родным домом на несколько лет.
И вот первый такой адрес — улица Жуковского, 54. Здесь стояли одноэтажные дома, характерные для Ташкента, такие курганчи с двором, с балханой в конце двора. И так получилось, что это жилище — Жуковского, 54 — это было причислено к Союзу писателей Узбекистана. Писателям пришлось потесниться, уплотниться, как тогда говорили. Здесь жил, между прочим, Абдулла Каххар, будущая совесть узбекского народа, как его называют сегодня, замечательный драматург. И вот в этом дворе, где он квартировал, вдруг оказался целый сонм замечательных деятелей культуры. Со всей своей семьей здесь всю войну прожил Владимир Луговской, великолепный поэт, сильно раненый еще на Карельском фронте, он лечился в Ташкенте и перевез сюда всю свою семью, в том числе и свою сестру Татьяну, которая оказалась великолепным художником. Благодаря ее акварелям мы можем представить сегодня внутреннее помещение этого дома, улицу, которая проходила вдоль него. Анна Андреевна Ахматова писала об этом доме в своем стихотворении «Памяти Александра Блока».
Пора забыть верблюжий этот гам
И белый дом на улице Жуковской.
Пора, пора к березам и грибам,
К широкой осени московской.
Анна Андреевна оказалась здесь уже в конце войны, до этого у нее был другой адрес в Ташкенте — улица Карла Маркса, 7, общежитие писателей Узбекистана. Прямо на нынешней площади Мустакиллик стоял этот двухэтажный дом, и там, в 8-метровой комнате, бывшей кассе, предоставили первоначально жилье для великой поэтессы русского народа. «Осколок Серебряного века» — она себя представляла именно такой. Ее же не печатали, почти 20 лет никаких известий в прессе о ней не было. А если что-то она и выпускала, то это было анонимно, например «Письма Рубенса». Автор перевода не был указан. И вдруг на улицах Ташкента люди узнают Ахматову. Многие знали ее царственный профиль.
И вот вместе с Фаиной Раневской, чрезвычайно популярной актрисой кино того времени, они прогуливаются по Ташкенту. Анна Андреевна испытывала новый творческий взлет именно здесь, второй в своей жизни. И она за эти несколько лет написала более 200 выдающихся стихотворений. Многие из них [были написаны] вот по этому адресу. Но здесь вообще было целое созвездие. На первом этаже можно было увидеть Николая Погодина, великолепного советского драматурга. Николай Вирта — он, между прочим, занимался жилищными вопросами переселенных сюда писателей из Москвы.
Здесь некоторое время прожил Иосиф Уткин, великолепный поэт, который был ранен, и, вылечившись, он отправился на фронт и там погиб. Большое помещение занимала семья Надежды Мандельштам, вдовы Осипа Мандельштама, [она жила] со своим братом, с его семьей. На балахане (надстройке, втором этаже) сначала жила вдова Михаила Афанасьевича Булгакова Елена Сергеевна. «В этой комнате колдунья до меня жила одна», — потом напишет Анна Ахматова. Этой колдуньей и была Елена Сергеевна. Между прочим, она сюда вместо серебряных подстаканников, которые можно было на базаре поменять на хлеб, привезла рукописи своего великого мужа. Именно того мастера, которого сегодня знает весь мир. А его обнародовать тогда было совершенно невозможно. И только избранным людям она давала читать эту рукопись.
Потом пройдут годы, и именно благодаря ташкентцам это удивительное произведение, совершенно не созвучное социалистическому реализму, вдруг появилось в печати. Это все с этим домом связано. Между прочим, когда началась «охота на ведьм», а это было после войны, и Жданов выступал с докладом о журналах «Звезда» и «Ленинград», он приводил пример из стихотворения Ахматовой, написанного в этом доме:
Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни
На краешке окна и духота кругом,
Когда закрыта дверь, и заколдован дом
Воздушной веткой голубых глициний,
И в чашке глиняной холодная вода,
И полотенца снег, и свечка восковая
Горит, как в детстве, мотыльков сзывая,
Грохочет тишина, моих не слыша слов, —
Тогда из черноты рембрандтовских углов
Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,
Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже...
Здесь одиночество меня поймало в сети.
Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,
И в зеркале двойник не хочет мне помочь.
Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь.
Между прочим, этого хозяйкиного черного кота звали Яша, и его обитатели этого дома считали Бегемотом. И даже когда кончилась война, сюда шли письма и передавали приветы коту Яшке многие жильцы этого дома. Эти бумаги сохранились так же, как сохранилась великолепная поэма Владимира Луговского «Середина века», философия русской поэзии середины XX века. Это все происходило здесь.
Я должен сказать, что преемственность великой поэзии продолжалась. Здесь совсем недалеко родился и провел свое детство великолепный ташкентский поэт Александр Файнберг. Одно из самых знаменитых его стихотворений посвящено именно этому месту. Там буквально вылезают все реалии того военного Ташкента 1943 года. Александр Файнберг пишет об этом времени:
Над мастерской сапожника Давида
На проводах повис газетный змей.
Жара. По тротуару из камней
Стучит к пивной коляска инвалида.
Полгода как свихнулась тетя Лида.
Ждет писем от погибших сыновей.
Сопит старьевщик у ее дверей,
Разглядывая драную хламиду.
Плывет по тылу медленное лето.
Отец народов щурится с портрета.
Под ним — закрытый хлебный магазин.
Дом в зелени. Приют любви и вере.
Раневскою добытый керосин.
Ахматовой распахнутые двери.
Буквально в 500 метрах от этого исторического дома — Жуковского, 54 — до сих пор шумит средняя школа номер 64 на Советской улице, теперь это улица Узбекистон Овози. Во дворе этой школы стоит примечательный памятник. Это памятник погибшим школьникам — тем, кто ушел, получив аттестат зрелости, отсюда на фронт и не вернулся в родной Ташкент.
По списку этому, который укреплен на обелиске, мы можем судить, что это были люди разных национальностей. Это были мальчики-ташкентцы. И среди этих фамилий мы встречаем примечательную фамилию Эфрон. Это сын Марины Цветаевой — Мур, как она его называла. Георгий Сергеевич Эфрон. Он десятилетку окончил в Ташкенте. В эти трудные эвакуационные годы он как сын замечательной писательницы, погибшей в Елабуге, был под присмотром Союза писателей. И здесь его опекали, конечно, Алексей Толстой, конечно, Анна Ахматова, конечно, Корней Иванович Чуковский, который всю войну прожил тоже в Ташкенте. Это очень сложный был мальчик. Об этом сохранились его воспоминания, недавно совсем опубликованные. Друзья Эфрона жили в Ташкенте, в том числе его ближайший товарищ Рафик — Рафаил Хадиевич Такташ, академик Академии художеств Узбекистана, известный искусствовед. Он, к сожалению, так и не прочитал посвященные ему страницы воспоминаний Мура, где очень тепло Мур отзывается о своем друге Рафике, потому что здоровье его уже подводило, ему было очень много лет.
А по фамилии вы, наверное, догадались. Такташ — это Хади Такташ — великий татарский поэт XX века. Это его сын. Всю войну он жил в Ташкенте, учился в школе тогда еще. Вообще, детей здесь было очень много, в том числе и детей великих. Возьмите дочь Сергея Есенина Татьяну. Татьяна Есенина приехала в 1941 году в Ташкент и отсюда уже не возвращалась обратно в Москву. Она 50 лет прожила и проработала в Ташкенте, здесь она и похоронена. Дочь великого поэта была журналистом нашей главной газеты. Газета эта существует и сейчас — «Правда Востока». Она сначала была литсотрудником, а потом уже и корреспондентом разъездным, по Бухарской области. Писала много-много корреспонденций, но подписывала их псевдонимами. Нельзя было быть Есениным в послевоенные годы. И только когда вышла ее первая книга, а вышла она в Ташкенте в 1962 году, называлась она «Женя — чудо XX века», эта книга была подписана настоящей ее фамилией — Татьяна Есенина. Это тоже Ташкент тех военных лет с продолжениями в наше время.
Так же, как и звуки, которые мы здесь слышим, крики школьников, играющих в футбол, занимающихся здесь. Ничего вроде бы не изменилось, но люди Ташкента очень трогательно относятся к этому периоду. Ташкент гордится, что он был столицей санитарных эшелонов, столицей эвакуации в нашей большой бывшей стране.
Только старые деревья помнят те времена, когда здесь, на перекрестке Первомайской и Карла Маркса, председатель Совета министров в усман-юсуповском правительстве Узбекистана Абдурахманов предоставил дом для семьи «красного графа» Алексея Николаевича Толстого. И вот здесь великий сказочник, иначе его невозможно назвать, потому что все знают, что именно он придумал Буратино, этот человек здесь заканчивал свой роман «Петр I». Он написал много публицистических работ. «Рассказы Ивана Сударева» — антифашистское произведение. Кроме того, он был очень авторитетным человеком, фактически представителем Союза писателей страны в Ташкенте. И он болел душой за всех эвакуированных деятелей культуры. Он выбивал для них комнаты, дрова, пайки, хлебные карточки. Несмотря на то что к нему относились по-разному писатели, люди, не все ему доверяли, он был всегда неизменно добр, весел. Это был очень добрый и веселый человек. Таким он и остался в памяти ташкентцев.
До недавнего времени здесь стоял этот дом с мемориальной доской. Но теперь его нет, и только здания родильных домов, здесь роддом номер 6 в Ташкенте и сейчас работает, напоминают нам о том, что великий писатель нашей земли жил и работал всю войну в Ташкенте.
Ташкент эвакуированные называли по-разному. Алексей Николаевич Толстой почему-то считал Ташкент Стамбулом для бедных. Он знал толк в эмиграции, когда он покинул родину после революции, он понимал, что в эмиграции, в эвакуации жить человеку сложно, тем более в те годы, когда всего не хватало. В 1942 году правительство СССР решило освободить находящихся в лагерях интернированных поляков польской армии, которые в 1939 году с развернутыми знаменами перешли на сторону СССР и хотели воевать с фашизмом, а получили ГУЛАГ. И вот в 1942 году в Ташкенте была сформирована дивизия, даже целая армия, во главу которой поставили генерала Владислава Андерса. В его штабе работал замечательный художник и поэт Юзеф Чапский. Он заведовал связями с прессой, как сегодня говорят, и он хорошо знал Алексея Николаевича Толстого. Толстой познакомил Чапского с Анной Ахматовой в Янгиюле, где находились лагеря летние. И эта встреча польского поэта и великого русского поэта сыграла в жизни Анны Андреевны большую роль, как утверждают специалисты. Даже Анна написала в одном из стихотворений о Чапском:
В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,
Светила нам только зловещая тьма,
Свое бормотали арыки
И Азией пахли гвоздики.
О Чапском долго не вспоминали в Ташкенте, только, наверное, католическая польская диаспора, потому что он так и не попал на свою родину, жизнь его проходила в эмиграции. Как андерсовский офицер он рассматривался, а не как великий деятель культуры. И вот только в 1992 году, к 50-летию этих событий в Узбекистане были поставлены памятники полякам, погибшим, воевавшим против фашизма, тем самым офицерам и солдатам армии генерала Андерса, которую так и не вооружил Советский Союз, а отправил безоружными, больше 100 тысяч человек, в Иран, где уже было получено оружие союзников. И эти люди покрыли себя славой в боях против фашистов в Северной Африке, на Ближнем Востоке. В честь них не только около католического храма Ташкента, но и в других местах Узбекистана стоят памятники. И на них изображен знаменитый «слюнявчик», как говорят. Это специальное украшение польских гусар, закрывавшее шею. И на нем старинный польский орел.
Когда-то гусары, которые воевали в турецких войнах, носили такое вот военное украшение. Удивительный памятник, на двух языках, он черно-белый, язык польский и язык узбекский. Черно-белый потому, что эти события не имеют до настоящего времени однозначной оценки. Дело в том, что на черной стеле, которая сзади меня, размещены названия лагерей на территории Узбекистана, откуда были взяты воины этой армии, собиравшейся здесь польской армии, которая должна была, которая хотела, мечтала воевать против фашизма. Это тоже Ташкент. И литературные связи. Юзеф Чапский даже рисовал портрет Анны Ахматовой уже после ее смерти, в 70-е годы, где-то в Париже. Он был модернистом, художником нового направления, и портрет у него, с одной стороны, душевный, а с другой стороны, видно, что это не реализм. И это тоже Ташкент времен эвакуации. Я должен сказать, что около этого костела и около этого памятника расположен целый городок медицинской академии Узбекистана, бывшего ТашМИ. Именно в ТашМИ Анну Андреевну вылечили от тифа.
Существуют даже стихи, посвященные этой тифозной горячке. Она очень боялась умереть, потому что от Серебряного века живых свидетелей к этому времени почти не осталось, и она боялась, что она не напишет главную поэму своей жизни — «Поэму без героя». Именно эту поэму она закончила в Ташкенте. Так что литературные связи Ташкента и России были очень глубокими. И лучше всего об этом сказал классик узбекской литературы Айбек, которого Анна Андреевна очень уважала, привечала среди многих деятелей литературы, потому что в то время возглавлял Союз писателей Узбекистана Хамид Алимджан. Айбек так написал о тех временах:
Из комнаты пустой и душной
Из тех военных долгих лет
Так величаво безыскусно
Выходит женщина на свет.
Она, седин своих не пряча,
Идет всем горестям назло.
И зонтик так ее прозрачен,
Как стрекозиное крыло.
Тут тюбетейки и пилотки
Под сводом выцветших небес,
Информбюро скупые сводки,
И хлеб по карточкам в обрез,
И всех наречий первородство
Войне и горю вопреки
Неоднократно отзовется
Еще в судьбе ее строки.
И я, не отрывая взора,
Смотрю за дальний поворот,
Где мужественно вдоль Анхора
Сама поэзия идет.
Существует несколько переводов этого замечательного стихотворения. Это — перевод ташкентского поэта Рудольфа Баринского.
В 1942 году всю писательскую группу в Ташкенте всколыхнула весть — один из ее членов вдруг получил Сталинскую премию I степени. Это был очень скромный пожилой человек, ему к тому времени уже было под 70, и звали его Василий Григорьевич Янчевецкий. Но свои книги он подписывал коротко — Василий Ян. И роман исторический, за который ему выделили Сталинскую премию I степени, назывался «Чингизхан». Эту книгу читают сегодня во всем мире. Василий Григорьевич, человек старой закалки, российский журналист, который объездил весь мир, он бывал в Европе, Америке, Японии, еще в начале XX века служил в наших краях. Он был тогда молодым офицером и задумал в своих странствиях на верблюде через Афганистан и Иран роман о Чингисхане.
И этот новаторский роман в 1939 году был опубликован с большим трудом, конечно, потому что и тема его, и содержание были не очень созвучны тем временам репрессий сталинских. Роман о деспотизме, но одновременно и о защите от жестоких завоевателей. И когда началась Великая Отечественная война, этот роман пришелся ко двору. Конечно же, он сражался. В этом романе рассказано о том, как народы Средней Азии (все действие происходит на территории Узбекистана) претерпели жесточайшее военное событие 1220 года. Василий Григорьевич жил в этом доме, во дворе которого мы сейчас стоим, улица Новоульяновская, 13. Ему здесь выделили комнату, и он регулярно появлялся на всех мероприятиях — писательских, художественных, концертах искусств, но считал своим долгом не подавать руки Алексею Толстому, которого он называл продавшимся большевикам. Он считал себя истинно русским писателем. В это время он работал над «Батыем», над второй частью своей знаменитой трилогии «Нашествие монголов». Практически все события эвакуации пришлись на создание вот этих строчек, которые сегодня тоже читают во всем мире. Этот человек очень любил Среднюю Азию. Он свои мемуары назвал «Хрустальные дали Азии». В его произведениях воссоздано такое далекое от нас время, что можно, несмотря на то, что это художественное произведение, изучать историю Узбекистана по роману «Чингисхан». Василий Григорьевич всю войну провел в Ташкенте, и у него еще предстояло много работы, он жил и трудился до середины 50-х годов, тогда и вышли все три книги его знаменитой трилогии: «Чингисхан», «Батый» и «К последнему морю». А деньги, которые он получил как Сталинскую премию, он передал в фонд обороны. И рассказывают, что на Курской дуге фашистов громили танки, на которых было написано «Чингисхан».
В Ташкенте мало сохранилось улиц, как эта. Теперь она называется Асакинская, а когда-то это была Новоульяновская улица. Надо сказать, что многие здания эпохи войны, да и раньше (эта улица была построена в конце 19-го века в новом городе Ташкенте), все это сохранилось. Правда, в доме, в котором жил Василий Григорьевич Ян, произведен евроремонт, но здание полностью сохранило тот вид, который оно имело в те далекие годы.
Если Василий Григорьевич не желал здороваться с Алексеем Николаевичем, то были и другие деятели культуры, которые, наоборот, все время окружали Толстого. Среди них, конечно, не последнее место занимал великий еврейский режиссер и актер Соломон Михоэлс. Со всем своим театром он тоже был в Ташкенте в эвакуации, и сохранились свидетельства того, что на одном из капустников, которые проводили в театре, он назывался в советское время Театром Свердлова, ташкентский «Колизей», наша бывшая филармония, ныне сильно перестроенная, и вот вдвоем — Соломон Михоэлс и Алексей Толстой — играли роли в скетче, написанным Толстым специально для этого спектакля. И до такой степени вошли в раж актерский, что, когда кончились тексты, они начали импровизировать, и спектакль продолжался еще достаточно длительное время. Известна фотография, сделанная в театре в то время, когда в костюмах Михоэлс и Толстой изображают еврейских мастеровых. Михоэлс жил в этом здании на бывшей улице Пушкинской, теперь она называется Мустакиллик. А дом сохранился в значительной степени в таком виде, в каком он был. Его называли домом ГУЛАГа, потому что здесь жили офицеры НКВД. Конечно, офицерам пришлось тоже потесниться. Дом этот передали Союзу писателей, Союзу композиторов. Здесь жила целая плеяда людей, которые прославили свои страны.
Здесь жил во время войны замечательный музыкант Гольденвейзер, Соломон Михоэлс, вся белорусская Академия наук, в том числе вице-президент, великий белорусский писатель и поэт, его звали Константин Мицкевич. Но под этим именем его мало кто сегодня помнит, потому что свои произведения он подписывал псевдонимом Якуб Колас. Как раз во время эвакуации Якубу Коласу исполнилось 60 лет, это торжественно отмечали в Ташкенте. Было не только торжественное заседание Союза писателей СССР и Союза писателей Узбекистана, но и большой концерт. Якуб Колас жил в этом доме вместе со своей семьей. Сохранились очень интересные воспоминания его сына. В них рассказано о том времени. Якуб Колас как раз в это время был одним из главных представителей антифашистского всемирного комитета, ему приходились ездить на съезды в прифронтовые города и возвращаться обратно в Ташкент. Ему очень нравился этот город. Как в шутку обычно вспоминают его стихотворение «Бушует Салар». Салар совсем недалеко отсюда течет, и очень трудно себе представить, что он бушует. Якуб Колас очень много сил отдал борьбе с фашизмом в своих произведениях. Он в то время был очень популярен, очень известен в белорусском народе, поэтому Ташкент установил даже доску на этом здании. Но, к сожалению, при одном из последних ремонтов эта памятная доска исчезла.
Улицы переименовываются, памятные доски исчезают, но память народа остается. И в нашей стране, Республике Узбекистан, день 9 мая называется Днем памяти и почестей. Это, наверное, правильно, потому что в этот день воздается должное не только воинским силам бывшего Советского Союза, но и людям гражданским, тыловикам, всем тем, кто помогал выстоять в этой ужасной, в этой тяжелой борьбе с фашизмом во всем мире. Ташкент сыграл здесь не самую последнюю роль. Недаром современная поэтесса называет его собратом военных городов-героев.
И это совершенная правда.
