Свои среди чужих

Научный сотрудник Института востоковедения РАН и Южно-Казахстанского государственного университета им. М. Ауэзова, этнограф, социальный антрополог Игорь Савин, комментируя конфликт в Кордае на своей странице в Facebook, отметил, что в его основе «лежит не этническая нетерпимость, а отсутствие равного доступа к власти и доверия к ней со стороны разных сообществ». Корреспондент «Ферганы» попросил исследователя подробнее рассказать о своем видении случившегося, а также выяснил, существует ли в Казахстане механизм предупреждения подобных конфликтов.

— На юге Казахстана принцип «отсутствия равного доступа к власти и доверия к ней» срабатывает везде начиная с 2006 года, когда в ноябре произошел казахско-уйгурский конфликт в Чилике Алма-Атинской области. Затем был казахско-чеченский конфликт в Маловодном. Потом, в 2007-м, был Маятас под Шымкентом, где казахи выступили против курдов, еще были так называемые «узбекские» конфликты в Карабулаке и Карамурте. В 2015 году произошел конфликт между казахами и таджиками (в Сарыагышском районе ЮКО, ныне – Туркестанской области), и вот, наконец, «дунганский». И всегда эти конфликты в основе своей социально-бытовые.

Игорь Савин. Фото с сайта Pcsu.ru

Предпосылки для подобных конфликтов всегда одни и те же.

Первое – это идеология, представление о том, что Казахстан есть страна казахов или, например, Россия – страна русских и так далее. Идеология этнической, а не гражданской нации. Хотя в конституциях обеих стран источником власти является народ в целом. В современном Казахстане возможности общегражданской идентичности больше используют городские жители, вовлеченные в обезличенные производственные и социально-правовые отношения, которые регламентированы общими для всех законами, инструкциями и процедурами, никак не зависящими от этнической или религиозной принадлежности граждан, от их языка.

Но бывают ситуации, когда на социальные взаимоотношения части граждан больше влияют локальные типы идентичности: этническая, религиозная, родственная, земляческая и т.д. Чаще это свойственно людям, сохранившим как традиции совместного проживания группами родственных семей, так и традиции активного постоянного общения (сегодня зачастую дистанционного — посредством мобильной связи) внутри сетей взаимной поддержки между родственниками и соседями. Такой тип взаимодействия более характерен для сельской местности, где важен факт соседства для взаимопомощи в ходе совместных работ и коллективного решения многих важных вопросов, но сохраняет свое значение и в жизни недавних сельчан, переехавших в города.

Поэтому большинство таких конфликтов происходит в сообществах, для которых характерно сельское компактное расселение и более локальные, в том числе этническая, типы идентичности, основанные на солидарности с узким кругом «своих».

Второе – когда власть доступна не для всех. Локальные сообщества — в данном случае дунгане — не рассчитывают, что представители этой власти будут относиться к ним так же, как к большинству, они меньшинство. Возможно, это обманчивое впечатление, но оно возникло. И они начинают действовать за счет корпоративной сплоченности, подкупа отдельных представителей власти. Некие крупные предприниматели создали там себе, видимо, благоприятные условия, и местных казахов это раздражало.

Но, с другой стороны, население — дунганское, а власть и полиция — казахские. Естественно, когда остановили дунганина (речь об инциденте с неповиновением местного жителя сотрудникам полиции, который предшествовал беспорядкам. — Прим. «Ферганы»), он поспешил не довериться власти, а решить вопрос, привлекая «своих» авторитетов. То есть полицейские в данном случае воспринимали этих дунган не как своих сограждан, а как неких «других». Те в свою очередь воспринимали полицию не как «своих», которые их защищают, а как «этническое большинство».

Последствия беспорядков в Казахстане. Фото Багдата Асылбека, "Фергана"

В то же время для казахов ситуация, когда дунгане якобы живут «богато» на их фоне, выглядит, будто власть действует в интересах «чужих». Дескать, мы на своей земле бедствуем. Это старый нарратив, он везде звучит, в той же России в некоторых конфликтах можно услышать: «кавказцы жируют, а мы – бедные». Поэтому я считаю, что в данном случае ситуация с этим конфликтом идет не от дунган или казахов, а из-за отсутствия эффективного местного самоуправления. Потому что люди со своими проблемами идут не в администрацию, которая во всем им поможет и их поймет, а кто куда.

Ресурсы власти не востребованы, им не доверяют. Это было во всех перечисленных мною конфликтах. Они происходят в любой стране, и в Казахстане их десятки. Просто мы узнаем только о тех, которые не удалось информационно обуздать, так сказать. Понятно, что по источнику своему это конфликт социально-бытовой, социально-экономический. Но по способу мобилизации участников он уже этнический, поэтому остановить его не удалось.

— Но власти избегают слово «этнический»

— Во-первых, понятно, что им так надо, у нас же страна победившего интернационализма. А во-вторых, формально они правы. Так как первая вспышка насилия была после неподчинения полиции, там не было сразу лозунгов.

— Из озвученной МВД версии следует, что все началось с конфликта на дороге, не связанного с нападением на полицейских.

— Это ничего не меняет, потому что они (участники конфликта) не пошли в полицию, а стали мобилизовывать неких «своих», понимая, что в полиции они не встретят адекватного отношения. Правильно это представление или нет, я не знаю, так как не знаком со статистикой работы районной полиции. Но мнение у них такое было, раз они стали звать «своих». Значит, для них ресурсы человеческой мобилизации более действенные и эффективные, чем существующие для таких ситуаций ресурсы полиции.

— В своем исследовании вы писали, что большую роль в решении подобных конфликтов играют местные авторитеты – старейшины, влиятельные люди. Почему в данном случае пришлось привлекать силовиков?

— Я могу провести аналогию с курдскими погромами 2007 года (конфликт в октябре-ноябре 2007 года между казахами и курдами в селе Маятас; поводом для столкновений стала информация об изнасиловании 4-летнего мальчика-казаха 16-летним курдом. – Прим. «Ферганы»). Там казахи не посчитали авторитет предложенных им людей достаточным. Авторитет – это же не звание, это результат конкретного консенсуса в данном сообществе. Он отвечает за свои слова и что-то может сделать. Здесь такового, значит, не нашлось. Либо уровень озлобления был выше. И то, что одни могли предложить, не устраивало другую сторону, поэтому все равно пришлось задействовать государство. Но первичная мобилизация сделала свое черное дело.

— Есть ли в Казахстане механизмы предупреждения подобных конфликтов?

— Формально они есть. И у Ассамблеи народа Казахстана есть опыт привлечения таких авторитетов. Но опять же нужен кто-то, кто сможет сообщить о зреющем конфликте людям, умеющим разговаривать. В Южном Казахстане Ассамблея, кстати, наладила институт переговорщиков или медиаторов. Лидеры локальных сообществ проходили под эгидой ассамблеи соответствующие курсы. Я разговаривал с этими людьми в Карамурте, Сайраме, где были конфликты с узбеками.

Масанчи. Фото Багдата Асылбека, "Фергана"

Здесь нужна, думаю, немного другая кадровая политика – как правило, в полиции служат не меньшинства, а титульное население, не всегда местное, которое не знает людей, с которыми работает, не понимает, что они делают на казахской земле. Это же касается местных администраторов – люди не понимают, как сложилось население и почему здесь живут «какие-то дунгане или узбеки». А ведь по мелким чиновникам — сотрудникам Пенсионного фонда, налоговой, банка, где работают казахи, — люди составляют впечатление о государстве. Они могут там такого наслушаться… я знаю это из рассказов, куда им надо ехать: тем — в Узбекистан, тем — в Таджикистан, тем — вообще в «свой Китай».

— Речь о том, чтобы знакомить этническое большинство, в данном случае казахов, с историей дунган или набирать кадры из меньшинств?

— И это тоже, но знакомить надо не с историей дунган, а с историей поселка Масанчи. С историей формирования населения тех мест, чтобы они понимали, что каждый человек друг другу согражданин и он же одновременно является носителем неких специфических свойств. А для чиновника, возможно, он (житель поселка) дунганин, потому что чиновник — казах. То, что они сограждане, не всегда есть в сознании, и с этим нужно работать.

Все предпосылки для работы (с низовой прослойкой чиновников) есть. В каждом селе есть свой филиал Ассамблеи народа. Они и мониторингом занимаются, хотя я не знаю, как сейчас с этим обстоят дела. Мы с коллегами из научного центра «История и этнология» ЮКГУ им. М. Ауэзова в позапрошлом году опубликовали монографию «Факторы межэтнического взаимодействия в Южном Казахстане: исследования и практика», в которой предложили ввести индикаторный анализ, чтобы в каждом селе научить людей (из местных администраций) анализировать слухи, страхи, разговоры. Кроме того, необходимо постоянное общение низовых администраций с активистами местных сообществ, особенно если они разноэтничны. Они постоянно должны быть в контакте, сейчас для этого не нужно собирать семинаров, достаточно группы в WhatsApp. Власть должна зависеть от отношения к ней населения и дорожить этим отношением. Все «вниз» надо спускать, об этом давно говорится, но воз и ныне там.

Конфликты, подобные кордайскому, бывают периодически везде, они возникают в ходе повседневного общения и тут же на месте урегулируются, или в рамках государственных институтов, или находятся посредники через Ассамблею народа Казахстана или вне ее, и оперативно срабатывают силовики, широкая публика об этом и не узнаёт обычно. А здесь по каким-то причинам этого не случилось. Не знаю почему, возможно, слишком внезапно все произошло. Сейчас есть социальные сети, их не перекроешь, не опередишь, видимо, они оказались оперативнее.

— Это отдельный момент для исследования – роль социальных сетей в развитии конфликта.

— Конечно. О них уже диссертации написаны, про «Арабскую весну» в частности. В Казахстане я не знаю, но в России точно есть исследования о роли социальных сетей. Федеральное агентство по делам национальностей разработало специальный проект – они отслеживают контент социальных сообщений и чуть что — вмешиваются в него, у них есть такая возможность.

— В нынешнем конфликте власти говорили о «рассылках» и «провокаторах».

— Я не думаю, что в данном случае был чей-то преступный замысел. Воспользоваться — да, мог кто угодно. Но повод – это повседневная почва, когда этническая идеология приходит в соприкосновение с реальностью. При этом неравенстве ущемлены обе стороны – как титульное население, которое не видит подтверждения своей титульности, так и меньшинства, которые ощущают себя заложниками.

Пока готовился материал, стало известно об отставке акима (губернатора) Жамбылской области Аскара Мырзахметова. Он подал заявление президенту из-за массовых беспорядков в дунганских селах. Кроме того, своих должностей «за серьезные упущения в работе» лишились замглавы Жамбылской области по социальным вопросам Слушаш Курманбекова и глава Кордайского района Болатбек Байтоле. Также были уволены начальник полиции Жамбылской области Арман Оразалиев и начальник полиции Кордайского района Азамат Айхимбеков.