Большая игра в Великой степи

Казахи и Россия – как строились их отношения? Обычно взаимная история этих игроков описывается как постепенное подчинение и поглощение империей кочевого народа, и начальной точкой покорения называется присяга о подданстве, принесенная Абулхайр-ханом и другими старшинами Младшего жуза в 1731 году. Советские историки однозначно оценивают этот договор как присоединение казахских земель, с ними спорят историки казахские, подчеркивающие независимость жузов от российской власти и критикующие рассказы о «мирном присоединении». Но этот спор опирается на идеи XIX-XX века – о колониальных империях и героически сопротивляющихся им коренных народах.

Ситуация в Великой степи в XVII-XVIII веке складывалась специфическая: договоры, присяги и клятвы работали по принципам многополярного мира, в котором ни одна сила, несмотря на пушки и ружья, еще не имела полного превосходства. «Присяга» хана, договор о защите совершенно не означал обязательной последующей колонизации – да и у России в XVIII веке не было таких замыслов. Баланс сил внутри степи волновал ее гораздо больше. В неустойчивом равновесии, продлившимся до восстания Пугачева, реформы управления Сибирью в 1822 году и общего кризиса Цинской империи в XIX веке, казахи имели большой шанс не просто сохранить автономию, но и выступать ключевым посредником между Россией и Китаем.

Объяснить, почему этого в итоге не получилось, и распутать сложную сеть отношений, двойную и даже тройную игру ее участников, страхи и надежды казахов, джунгаров, калмыков, цинского Китая и Российской империи попытался американский историк Грегори Афиногенов (Gregory Afinogenov, Джорджтаунский университет). Его исследование “Languages of Hegemony on the Eighteenth-Century Kazakh Steppe” только что вышло в известном научном журнале The International History Review.

Взаимовыгодный союз

Халха-монголы, джунгары, калмыки, казахи – вот главные кочевые народы независимой от оседлых государств евразийской степи XVIII века. Казахи отличались от своих соседей не только мусульманской верой (которая сближала их с Хивой и Бухарой на юге, а также с российскими башкирами и татарами), но и слабостью госаппарата – джунгары и калмыки выковали мощные экспансионистские государства, казахи же оставались расколоты на конкурирующие жузы. Последнее сильно затрудняло переговоры с ними российских дипломатов – для которых, начиная с Петра, степь считалась ключевым коридором в торговле с Индией.

В те же годы (1720-1730-е) калмыки и джунгары достаточно жестко наступали на казахов, и это сильно повлияло на решение Абулхайр-хана откочевать к границам России и принять ее подданство. Обе стороны, подчеркивает историк, имели в виду вовсе не то, что было написано в документе. Для хана важнее всего была защита от набегов яицких казаков и башкиров, прочный тыл в конфликте с джунгарами, а также возможность торговать с Россией. Наконец, договор с самой императрицей Анной дал в руки хану инструмент для подчинения его политических конкурентов среди казахов. Интересы российских дипломатов были столь же прагматичны: новые вассалы должны были перестать совершать набеги на башкирские и казацкие земли, прикрыть границы империи от экспансии джунгаров, а также обеспечивать защиту идущих в Бухару и Хиву караванов.

Памятник Абулхайр-хану в Актобе. Фото с сайта Lada.kz

Но что-то пошло не так. Скоро казахи разочаровались в своем новом суверене, а империя – в новых «подданных». Набеги башкиров, казаков и казахов продолжались; отказ России передать Абулхайру пастбища на Яике разозлил казахов; караваны в степи продолжали грабить. Наконец, отношения казахов с джунгарами начали улучшаться, и в Санкт-Петербурге стали опасаться уже их кочевого союза. Скепсис относительно казахских ханов как слабых и ненадежных партнеров оказался настолько сильным, что имперские якобы колонизаторы направили оренбургскому губернатору Ивану Неплюеву в 1748 году запрос – а не лучше ли будет вообще освободить казахов от этой присяги подданства? Чтобы затем замучить набегами, а потом отогнать подальше в степь силами армии.

Однако Неплюев оказался бОльшим геополитиком, чем петербургская коллегия иностранных дел: какие бы проблемы ни возникали в русско-казахских отношениях, договор, по его мнению, расторгать было нельзя. Слишком велик риск, что казахи уйдут к персидскому шаху, вольются в империю джунгаров или объединятся силами всех трех жузов против России. Таким образом, казахи для империи были не «диким» народом, который надо прогонять или подчинять, а некой опасной и неустойчивой силой, постоянно создающей риск нарушения геополитического равновесия в Евразии. Ослабишь контакты с ними – и сразу они сойдутся с какой-то враждебной державой, легко сплетая с ней двусторонние связи.

Две империи – два метода работы

Тем временем южнее развертывалась великая драма Джунгарской империи, не выдержавшей войны на два фронта. После хитростей нойона Амурсаны, перекинувшегося к Цинам, а затем предавшего их, китайцы к 1757 году разгромили джунгаров, вырезали бОльшую часть народа и начали дальнейшую экспансию уже на казахские земли. Хан Среднего жуза и, наверное, самый авторитетный лидер казахов Абылай принял достаточно мудрое решение играть на два поля. Он заключил мир с Цинами, признав себя их подданным (чэнь), но при этом уверял русских, что сделал это вынужденно и всегда готов встать под знамена России в войне с Китаем. Одновременно Абылай забрасывал пекинский двор просьбами о получении китайских титулов (казахские элиты продолжали эту практику до 1830-х годов, даже полностью войдя в состав России).

Для Китая отношения подданства значили совсем другое, чем для Российской империи, действующей, как западная держава. Поднебесная воспринимала все соседние народы и государства как нижестоящие, обязанные признавать верховную власть и авторитет единственной просвещенной державы – речь шла в большей степени о моральном превосходстве, чем о политической власти. На практике «вассальные» государства могли быть совершенно независимыми, как Япония, периодически уходящими в свободное плавание, как Вьетнам (Аннам), или жестко интегрируемыми в китайскую империю, как Тибет или Внешняя Монголия. Цины постоянно подчеркивали свой моральный авторитет и культурное превосходство, и в одном письме от императора Цяньлуна российской императрице Елизавете специально подчеркивали, что, в отличие от русских, они не требуют от казахов аманатов (знатных заложников) и клятв верности, но вознаграждают их щедрыми дарами за их верность и почтение.

Для Российской империи такое «двоеданничество» казахов создавало постоянную нервозность. Военные и чиновники Сибирской линии укреплений подозревали, что казахи на самом деле очень симпатизируют китайцам, шпионят на них и позволяют цинским лазутчикам, замаскированным под рабов, собирать информацию о полках и крепостях. Дальше – больше: опасаясь контактов казахов с цинскими властями, Коллегия иностранных дел в 1760 году просила оренбургского губернатора Давыдова снабжать Абылая зерном и деньгами, даже если тот не выражает свою верность лично. Фактически, Россия платила своим якобы «подданным» за их нейтралитет!

Слабость Китая погубила всё

Восстание Пугачева еще раз подчеркнуло хрупкость российской власти на обширных пограничных землях Поволжья, Урала и Южной Сибири. Победа над бунтовщиком и разгром башкир означали постепенный переход России при Екатерине II к модели поселенческого колониализма – заселения губерний трудолюбивыми земледельцами, будь то немцы или крепостные крестьяне. Казахами стала заниматься уже не Коллегия иностранных дел, а местные власти; Россия отказалась от политики поиска наиболее лояльного кандидата в ханы и вместо этого стала раздувать междусобицы, препятствуя укреплению центральной власти в жузах.

Несмотря на формальный отказ признавать за казахами независимую силу, включение их в состав «внутренних» кочевников, империя все равно нуждалась в них как в игроках на международной арене – и все благодаря Китаю. Все 1750-1780-е годы цинские власти держали закрытым главный центр торговли двух стран – Кяхту (на монгольской границе), а в других местах прямо запрещали своим подданным торговать с русскими. Зато казахи, обладавшие статусом китайских подданных, имели все возможности пускать российских купцов (обычно татар) в цинские города. Этот канал работал не только на торговлю – русские лазутчики и дипломаты маскировались под купцов, выполняя свои деликатные миссии (например, вели переговоры с калмыками в Синьцзяне о возвращении на Волгу).

Портрет Абылай-хана. Иллюстрация с сайта Sauap.org

Фактически, трехсторонняя стратегия Абылай-хана пережила не только его правление, но независимость казахов. Погубило ее то, что никто не мог предположить еще в конце XVIII века, что мощнейшая китайская империя, предмет зависти всех европейских монархов, ослабеет, начнет распадаться и подчинится западным империалистам (Пекинский договор 1860 года отдал России современный Дальний Восток и Забайкалье). Казахские степи окончательно превратились из окна в евразийское пространство во внутреннюю российскую территорию.

Однако присяга Абулхайра, принесенная сто с лишним лет до этого, никак не предрешала будущего покорения и ассимиляции – вопреки привычке историков отсчитывать от нее покорение казахов Россией (порицаемое или восхваляемое). Клятва верности была лишь «первым ходом в долгой шахматной партии, где дипломатические действия, представления о суверенитете, вмешательство третьих сил, военный потенциал и изменения идеологии влияли на позиции игроков… Какими бы цветистыми словами ни выражали казахи свои клятвы верности, никто из российских чиновников долго не мог позволить себе думать, что они на самом деле присоединили к империи народ, который называли своим вассалом», резюмирует историк.