Настя или Гульбаршин? Нет – Аида

Межнациональные браки – важная и почти неисследованная страница истории советских республик Центральной Азии, истории, продолжающейся и по нынешний день. Это сложное, многослойное явление, и выбор имени в этнически смешанных семьях – тюркского, арабско-персидского, русского или западного по своему происхождению – приобретает особую остроту и проливает свет на важнейшие проблемы этнической идентичности и культурных сдвигов. Именно этому вопросу посвятила свое исследование американский историк Адриен Эдгар (Adrienne L. Edgar, Калифорнийский университет в Санта-Барбаре). Ее работа («What to Name the Children? Oral Histories of Ethnically Mixed Families in Soviet Kazakhstan and Tajikistan») только что вышла в научном журнале Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History.

Едва ли не единственным способом понять, как люди выбирали имена для своих детей, выступает устная история – расспросы и интервью с живыми свидетелями прошлого. В письменных документах нужной информации не содержится. Американская исследовательница провела около 80 глубинных интервью (по несколько часов) с мужчинами и женщинами разного возраста, национальности и финансового положения из Казахстана и Таджикистана. Они (или их родители) появились на свет в смешанных браках самой разной конфигурации – казахско-русских, казахско-татарских, русско-таджикских, узбекско-таджикских, казахско-корейских, русско-армянских и других. Казахстан и Таджикистан Эдгар выбрала потому, что эти две республики наиболее контрастны по многим ключевым параметрам: размер, степень исламизации, русификации, этническая однородность населения, кочевое или земледельческое прошлое.

Однако в обеих республиках, как выяснилось, действовали одни и те же важные закономерности. Во-первых, нормы Советского Союза требовали записывать все имена по трехчастной схеме: имя – отчество – фамилия (по русскому образцу). Во-вторых, в Центральной Азии имя новорожденного волновало не только его родителей, но и «большую» семью – зятей, невесток, дедушек, бабушек и других представителей рода. Для смешанных браков это означало, что имя должно радовать или как минимум не раздражать обе «половинки». В-третьих, все уверены, что не должно быть контраста между обликом ребенка и его именем: плохо называть малыша с ярко выраженными монголоидными чертами «Светланой» или «Никитой», а голубоглазого блондина – «Талгатом» или «Шухратом». Наконец, имя должно было сочетаться с отчеством – «Николай Мурадович» или «Шухроб Александрович» казались дурным тоном, уверяет Эдгар.

Выбор имени в советской Центральной Азии

Как известно, «именной фонд» народов региона отличает общий арабо-мусульманский пласт: имена основателей ислама (Мухаммад, Хусейн, Фатима) или атрибутов Аллаха (Рашид, Абдукарим и так далее). У таджиков к этому пласту прибавляется множество арабо-персидских имен, не обязательно связанных с религией: Хабиба («любимая»), Фарход («умный»). За выбор имени отвечает прежде всего отец ребенка, иногда и родственники отца. Казахские имена отличаются большим разнообразием, буквальностью (носители языка более четко осознают буквальное значение имени, чем русские или европейцы). Если ребенок рождался в пятницу, его могли назвать Жумабай; мальчиков нарекают «львами» (Арыстан), девочек – «жемчугом» и «шелком» (Маржан, Жибек); если на свет появлялось много дочерей, последней могли дать имя Улболсын («пусть следующим будет мальчик»); наконец, для защиты от сглаза детям давали специально непривлекательные имена – Елеусиз («неприметный») или Иткул («раб собаки»), и так далее. По традиции среди казахов за выбор имени отвечал дед ребенка или другой уважаемый старший родственник.

Бланк свидетельства о рождении Казахской ССР. Иллюстрация с сайта Meshok.net

Установление советской власти в Центральной Азии окончательно добило сложную арабо-мусульманскую систему имянаречения (кунья, нисба) и сделало общеобязательными фамилии, часто образованные от имени предка (Алиевы, Назарбаевы…), а также отчества. Таким образом, в отличие от других восточных или европейских государств, у родителей в советских республиках не было опции назвать ребенка двумя или тремя именами – в Великобритании, например, это обычная практика у родителей в смешанных браках (разные имена отражают разные культуры двух «половинок» семьи). Два из трех компонентов паспортного имени уже были предопределены. Однако СССР почти не навязывал обитающим на его территории народам русские или европейские имена – в отличие от многих современных государств, как, например, Испания делала на Филиппинах, Англия в Австралии или Польша, которая полонизировала имена немцев после Второй мировой войны.

Сильный след в именах советская власть оставила лишь в 1920-1930-е годы, когда коммунисты всех национальностей давали детям имена вроде Владлена (сокращение от Владимир Ленин) или Розы (в честь Розы Люксембург). К послевоенным десятилетиям свободу родителей в этом отношении мало кто ограничивал.

Конфликты с родственниками и двойные имена

И как раз в те годы стало расти число межнациональных браков – начиная с военных лет, когда многие славянские женщины вышли замуж за солдат из центральноазиатских республик. Многие из них затем переезжали на родину мужа, пишет Эдгар, выучивали местный язык, переходили на восточную кухню и так далее. Мария Салиева (1934 г.р., здесь и далее реальные имена изменены) рассказывает: «Я вышла замуж в 1955 году, и мой сын Руслан родился в 1956 году. Затем родились дочки – Дильбар, Гуландом, или Гуля, и Зульфия. Имена всем давал мой муж, пока я лежала в роддоме». Впрочем, любопытно, что первого ребенка назвали Руслан – это не совсем таджикское, а скорее русско-советское имя, взятое из пушкинской поэмы «Руслан и Людмила» (хотя и тюркское по происхождению, от Арслан – «лев»). Дочку Мария хотела назвать Людмилой, но быстро поняла, что для ее таджикских родственников это слишком русское имя. Но свое согласие отдать право наречения имени мужу и родственникам Мария объясняет не тем, что она покорилась их диктату, а гармоничностью: русское имя в связке с таджикским отчеством и фамилией звучало бы странно.

Однако конфликты между молодоженами и родственниками постоянно вспыхивали – именно потому, что право выбирать имя в русско-европейской культуре, с нуклеарными семьями (мать – отец – дети) однозначно принадлежало родителям, а в азиатской – старшим представителям рода. Лариса Мамаджахирова (1958 г.р.), будучи замужем за таджиком (тоже ребенком от смешанного брака, таджикско-татарского), назвала первую дочку Наташей, за что на нее сильно обиделись родители мужа – потому что всем своим дочерям они давали только татарские имена.

Вместе с тем выбор имени мог использоваться и для выстраивания отношений и смягчения других конфликтов. Талгат Акилов (1966 г.р.) женился на русской вопреки воле своего отца и старшего брата, но выбрал для сына мусульманское имя (Ильяс), так как был уверен, что это поможет ему примириться с родителями. «Они, наверное, думали, что я взял русскую жену, а они считаются властными и решают все за мужей. И поэтому, когда я назвал сына Ильясом, родители очень обрадовались».

Главным решением, к которому пришли родители, пытаясь погасить такие конфликты, стало давать детям фактически два имени: официальное (паспортное) и неофициальное, использующееся в реальной жизни. Дочку Веры Рахимовой (1924 г.р., Таджикистан) в ЗАГСе записали как Людмилу, но в семье ее всегда звали Мархамат. Дочь Лидии Евдокимовой (1927 г.р.) записали Зоей, но ее таджикские друзья всегда звали ее Рано, и когда она выходила замуж за таджика, то официально сменила имя – потому что «Зоя Абдурахмановна Махмудова звучало не очень хорошо».

Однако гораздо чаще утверждалось именно русское (европейское) имя. Муборак Ашурову (1953 г.р.), узбечку, проживавшую в Таджикистане, начиная со школы все звали Любой («даже моя мама так меня называла… В классе тоже, я не знаю, почему… И так я – Люба уже сорок лет. Некоторые люди, которые близко меня знают, зовут меня Муборак»). Дочку татарки и казаха с детства звали Аллой: «когда я пошла получать паспорт, мама показало мое свидетельство о рождении, и там было написано – “Алия”. Я даже не знала, что меня зовут Алия!» Ахметшакур Абдулганиевич Абдулганиев, татарин, женившийся на русской из Казахстана, стеснялся своего имени как очень длинного и неудобного для произношения, и сократил его до Шакур Ганиевич, но для русских коллег и друзей он был Шурой или Сашей – и даже его дочка только при получении паспорта узнала, что она не Александровна, а Ахметшакуровна. Для любого советского гражданина, вынужденного существовать одновременно в нескольких этнических и культурных мирах, два и даже три варианты имени стали незаменимым инструментом, заключает исследовательница.

Элины и Аиды

В брежневское и горбачевское время, ближе к современности, семейная жизнь в республиках советской Центральной Азии менялась – большие семьи с непререкаемой властью старших начали уходить в прошлое, особенно в городах, и «ядром» все больше выступала связка мать-отец. Новые веяния привели не только к тому, что родители стали выбирать имя, невзирая на мнение старших, но и к тенденции называть детей подчеркнуто «нейтральными» именами, не указывающими на национальность ребенка, позволяющими избежать конфликта с родственниками со стороны отца и матери. И это вовсе не коммунистические Владлены и Розы, а множество имен европейского, тюркского, арабского, греческого происхождения. «Нейтральность» определялась ситуативно, буквально на слух.

Вспоминает Тимур Сергазинов (родился в 1976 году в смешанной русско-казахской семье): «Мою старшую сестру зовут Элина – это не казахское и не русское имя, а интернациональное. Вторую сестру зовут Аида – это египетское имя, мне кажется. Восточное, но не казахское». Имя ребенку, считает он, должны выбирать родители, потому что бабушки и дедушки дают «ужасные» имена. Когда родилась третья сестра Тимура, ее тетя-казашка решила, что пришло уже время назвать ее по-казахски, и дала имя Гульбаршин. Мама Тимура (русская) пришла в ужас. В итоге дочку назвали Анара – тоже казахское имя, но более простое для восприятия и произношения европейцами. Есть и целая группа имен, работающих по принципу «и нашим, и вашим», например, Тимур. Одновременно с мощной тюркской основой («железо», связь с Тамерланом), это имя сверхпопулярно среди русских, украинцев и белорусов благодаря повести Гайдара «Тимур и его команда». Другой пример – Камила, чудесным образом одинаково звучавшая в арабо-мусульманской культуре («совершенная») и в европейской (Camille, Camilla).

И последний этап эволюции – уже в 1980-1990-е годы главными действующими лицами, о чьем мнении и чьих чувствах заботились при выборе имени, стали уже не бабушки и дедушки и не родители, а сами дети. Если у ребенка было «неподходящее» имя – если он обладал ярко выраженными «азиатскими» чертами лица при русском имени, или, наоборот, говорил на русском как на родном, но носил таджикское или казахское имя – он был нередко обречен на странную реакцию или даже насмешки со стороны окружающих. Сажида Дмитриева (дочь татара и русской): «В глубине души мне было тяжело жить с этим именем. Вокруг меня были Лены, Кати, Светы, Оли и я, с этим именем… Если честно, я очень долго его стыдилась». И обратный случай: Анастасия Марцевич, дочь русского и казашки, но больше похожа на маму: «Настя, Настя… из-за моей внешности в Казахстане все говорят – ты придумываешь, тебя не могут так звать! Лучше бы меня назвали более “интернациональным” именем, Дина или Дана». Увы, Адриен Эдгар остановила свое исследование на границе 1990-х, и мы не знаем, как менялось отношение к именам детей в смешанных браках в годы независимости – когда отношение к таким бракам, к сожалению, сильно изменилось в негативную сторону…