Соцсети, джинны и джихад

Уйгуры в Синьцзяне, 2011 год. Фото Игоря Ротаря

Как деньги и глобализация стали топливом для нового благочестия, почему чадра стала обязательной на улицах Урумчи, как радикальные тексты и трогательные картинки в китайской соцсети организовали уйгурское «сообщество веры» и чем все закончилось в 2018 году – разбирались авторы нового исследования о судьбе исламского возрождения в Синьцзяне. Работа Рейчел Харрис (лондонский университет SOAS) и Азиза Исы была опубликована в научном журнале Central Asian Survey.

Возрождение ислама: богатство и глобализация

Исламское возрождение в уйгурской среде началось парадоксальным образом одновременно с «оживлением» мусульманской жизни в СССР – в конце восьмидесятых и в девяностые годы, когда правящая партия КНР немного ослабила контроль над общественной жизнью, а в стране начался экономический подъем. Сыграла свою роль и глобализация девяностых, «открывшая» внутреннюю Евразию ближневосточному исламу. Уйгуры, сколотившие капитал в торговле, начали соревноваться друг с другом и укреплять свою семейную репутацию, организовывая хадж, спонсируя строительство мечетей и отправляя детей учиться в религиозные учреждения Египта, Турции и Саудовской Аравии.

Как и в республиках бывшего СССР, молодые люди, вернувшись из центров мусульманской учености, начали критиковать «локальные» практики за их отсталость и требовать реформ. Авторитет их образования заставил местные общины внимать этим проповедям. Многие стали неофициальными имамами, другие – даватчи, странствовавшими по селам юга СУАР и проповедовавшими благочестие. Возрождение ислама среди уйгуров не было цельным движением, уверены ученые, – скорее множеством личных инициатив, как и на юге Кыргызстана или в Узбекистане, а также среди другой народности китайских мусульман, хуэй, в Юннани и Цинхае.

Впрочем, открытость границ и контакты с глобальными мусульманскими движениями не единственная причина взлета ислама среди уйгуров. Не менее важную роль сыграла, по мнению ученых, недостаточно эффективная политика китайских властей по развитию региона. Уйгуры не получали равных с ханьцами возможностей участвовать в экономической жизни и были вынуждены обратиться к альтернативным формам выстраивания собственной идентичности и общественных структур – исламскому благочестию.

Навстречу конфронтации

Долгое время эти процессы развивались мирно. Иногда власти пытались конфисковать «экстремистские» книги, брошюры, кассеты или арестовывали набиравших опасную популярность неофициальных имамов, но в целом к росту благочестия в Синьцзяне отношение было спокойным. Однако после 11 сентября 2001 года и начала глобальной войны с «исламским терроризмом» ситуация изменилась. В Китае водоразделом стало 5 июля 2009 года, когда возмущенная гибелью уйгурских рабочих в Гуанчжоу толпа устроила антикитайский погром в Урумчи, сурово подавленный силовиками.

Уйгурские женщины в Синьцзяне, 2011 год. Фото Игоря Ротаря

Беспорядки стали катализатором конфронтации культур. Улицы Урумчи, пишут ученые, резко исламизировались. Женщины начали носить чадру ближневосточного образца, мужчины отпустили бороды, из лавок стали исчезать сигареты и алкоголь, на улицах зазвучала арабская и турецкая религиозная музыка. В южных районах СУАР участились столкновения между местными жителями и силами правопорядка, пытавшимися пресечь определенные религиозные практики. По этой же причине многие благочестивые уйгуры стали переезжать в Урумчи, где уровень контроля над повседневной жизнью был ниже.

К 2011 году власти начали борьбу с ранее привычными практиками – намазом в общественных местах, собраниями верующих за пределами официальных мечетей (в том числе женскими), постом в Рамадан, исламским обучением детей. Эти действия вызвали новый виток конфликтов: например, когда милиционеры ходили по домам и пытались насильно снять с уйгурок хиджаб, – чему активно сопротивлялись родственники последних.

Следующий виток насилия закрутился в 2014 году после атаки террористов с ножами на пассажиров вокзала в Куньмине (март) и теракта с использованием грузовиков в Урумчи (май). Китайские власти начали кампанию противодействия религиозному экстремизму: конкурсы народного искусства в духе культурной революции Мао с осуждением хиджаба и проповедников, конкурсы «кто лучше сбреет бороду и кто больше выпьет пива», обязательные пляски с пением революционных песен для крестьян-уйгуров. Это «веселье» сопровождалось, по словам ученых, арестами и преследованием авторов религиозных и националистических текстов в социальных сетях.

Соцсети как исламское пространство

И в такое мрачное для религиозных уйгуров время им на помощь пришли новые технологии. К 2013 году аудитория приложения WeChat китайского телеком-гиганта Tencent выросла до полумиллиарда пользователей, и для уйгуров этот мессенджер (под названием Ündidar) стал ключевым средством коммуникации. Несколько миллионов уйгуров, как в СУАР, так и за его пределами, «подсели» на Ündidar – потому что, в отличие от социальной сети Weibo, там лучше настроено общение в небольших группах (обмен текстами, картинками, ссылками и так далее). В ситуации, когда религиозные ритуалы и другие формы самовыражения в публичном пространстве оказались под запретом, новое пространство соцсетей дало мусульманам (иллюзорное) чувство приватности, возможности общаться в кругу близких по духу людей.

Крайне поразительным оказалось то, что в 2013-2014 годах власти смотрели сквозь пальцы на общение в Ündidar – и это, по мнению ученых, дало уникальное «окно» в мир чувств и мыслей уйгурских мусульман, в то, как они воспринимают религию, повседневную жизнь, китайское государство. Исследователи на свой страх и риск фиксировали информацию в профилях, не спрашивая разрешения уйгуров. По их мнению, ценность извлечения «живых голосов» для мира в ситуации, когда китайские власти искажают образ ислама в СУАР, выше, чем потенциальные риски для информантов. Все данные авторы статьи попытались максимально зашифровать и анонимизировать.

Счастье и хиджаб: женский ислам

Большую и представительную группу в WeChat составляли дамы среднего возраста, постившие картинки и короткие тексты, пропагандировавшие идеальный образ исламской женственности – красивые мусульманки в никабе со счастливыми розовощекими и упитанными младенцами на руках. Или, например, в июле 2014 года учительница из небольшого городка на юге СУАР вывесила изображение лица плачущей женщины на фоне холмов и пустыни с подписью: «Когда вы пробуете соленые слезы на вкус, тогда вы понимаете смысл жизни. Удовлетворенность жизнью подобна прекрасной чадре – тот, кто носит ее, найдет свою путь». Или такую надпись: «Рамадан, не заканчивайся. Я хочу, чтобы мои грехи ушли. Пожалуйста, унеси мои грехи с собой». Подобный контент, заключает ученый, помогает мусульманкам поддержать и ободрить друг друга, чтобы не уходить в светские радости и гордиться собственным благочестием.

Скриншот записи в WeChat о вкусе соленых слез, 2014 год

Коллективная мобилизация важна еще и потому, что множество молодых женщин, переехавших в Урумчи с юга, фактически сделали обязательной практику закрывать голову и лицо. Для кого-то из них это поведение определяется религиозностью, для кого-то — расчетом выйти замуж за благочестивого молодого человека, который не пьет алкоголь и будет много работать и обеспечивать жену-домохозяйку. Так или иначе, в результате хиджаб стал новой нормой – что не радует женщин, выросших в других условиях. «В моей фирме только я не закрываю голову и лицо. Все сотрудницы смотрят на меня странно, а деловые партнеры хозяина фирмы, приехавшие из других городов, – с похотью. Приходится быть осторожной. Я скучаю по восьмидесятым и девяностым [когда такого не было]. Иногда мы с подругами приходим на базар в одежде с короткими рукавами, а лавочники, все в черном с головы до ног, кидают на нас злые взгляды» (пост женщины старшего поколения).

Джинны, чудеса и проповеди

Куда более радикальные формы ислама расцвели на WeChat в виде аудиозаписей – как пишут ученые, такой формат больше подходит для малограмотных уйгуров, особенно из села, а также легче маскируется. Часть этого контента пропагандирует отчетливо националистический ислам – подобно проповеди молодого уйгурского богослова, голос которого усилен искусственным эхом, в стиле радикальных исламистов арабского мира. «Когда люди не идут по пути Аллаха, он подчиняет их репрессивному режиму, как сейчас – уйгуров. Сейчас нас наказал Аллах. Мы стали как рабы тиранического коммунистического режима. Когда этот народ проснется, откроет глаза, возьмет в руки священную книгу и восстановит свое достоинство?... Когда наши девушки восстановят свою честь? Только тогда великий Аллах дарует победу нашему народу… А мы следовали феодализму, суфизму и дервишам и не руководствовались правильным исламом». В этой проповеди старые темы светского национализма уйгуров приобрели исламскую окраску и стали еще более радикальными за счет (салафитского) осуждения местных суфийских традиций.

Однако такого рода тексты выступают образцом рационализма и интеллектуализма на фоне основного исламского контента WeChat – например сверхпопулярной (почти 300 000 перепостов) «Проповеди о джиннах». Она представляет собой записанное на телефон аудио встречи группы молодых людей со святой женщиной (бахши), которая, по слухам, общалась с духом пророка Мухаммада. Женщина начинает ругать и увещевать гостей: «Вы такие глупые. Как вы можете спрашивать, встречалась я с пророком или нет? Разве у вас нет веры?... Я расскажу вам об одном чуде. Вон там девушка, ее зовут Хайриниса. Она может говорить только с мужем, больше ни с кем. Аллах сотворил чудо. Она немая, но может говорить с женщинами и со своим мужем… Сейчас столько джиннов приняло ислам, а вы что делаете? Деретесь? Деньги зарабатываете? Вы с собой в могилу их не возьмете. Смотрите за вашими женами, не отпускайте их на базар одних… Аллах вас не деньги делать создал. Он создал вас, чтобы вы молились… [сочувственные возгласы и плач мужчин]». Примечательно здесь то, что, хотя ислам в версии бахши привел бы в ужас городских ревнителей веры (мир чудес, джиннов, эмоциональности), главные темы поразительным образом совпадают с салафитской нормой веры – упор на необходимость молиться и изо всех сил защищать честь женщин, скрывать их от незнакомых мужчин.

Фигурировал в уйгурском WeChat и джихадистский контент – разного рода нашиды или пронзительные тексты вроде «Письма молодого муджахида матери». Однако, пишут ученые, даже радикальные призывы воспринимались в СУАР не как руководство к действию, а как способ пощекотать нервы, восхититься, поплакать, посочувствовать и так далее. Гораздо более популярными оказались призывы к смирению, такие, как, например, эта поэма: «Я уткнулся лбом в коврик для молитвы и сказал: «Терпение!». В этом мире нет справедливости и мира. В моих глазах слезы. Только в молитве Аллаху можно обрести мир. Мой молитвенный коврик – мокрый от моих слез».

Скриншот записи в WeChat о терпении, июнь 2014

«Стальные стены» закрылись

В середине 2014 года китайские власти поняли, что бурное развитие исламского контента в социальных сетях не совсем отвечает их интересам. Даже если тексты, аудио и видео не призывают к деструктивным действиям, они создают единое в своих чувствах и настроениях сообщество верующих, представляющее альтернативу официальной идеологии КНР.

Сначала были введены «низкотехнологичные» меры – проверка смартфонов на милицейских блокпостах, сеть доносчиков. Потом власти потребовали от уйгуров установить специальные шпионские программы на мобильные устройства. Наконец, в 2016-2017 году запретили не только религиозный контент, но и вообще любые контакты с уйгурской диаспорой через интернет. За такие контакты власти угрожали отправлять в новые центры перевоспитания, организованные по всему СУАР.

В итоге диаспора массово мигрировала в WhatsApp, где продолжила обмениваться исламским контентом того же типа, что и ранее в WeChat. Синьцзянские уйгуры же стерли все зарубежные контакты из своих смартфонов и вместо религиозного благочестия теперь выражают свою любовь к председателю Си. Уникальное «окно» во внутренний мир уйгуров СУАР, которое предоставлял WeChat, закрылось, и теперь судить об их умонастроениях стало гораздо сложнее. Только изредка из-за «стальных стен», по выражению ученых, проникают короткие послания – как этот пост, опубликованный и сразу же стертый одной женщиной: «Сейчас я беспокоюсь о многом. Я не могу заснуть по ночам, потому что боюсь, что не проснусь. Во-вторых, я не знаю, когда черные руки схватят меня и бросят в темную тюрьму».