Сам черт не брат?

Мою 78-летнюю маму принудительно направили в узбекскую психушку. «По пятому трамваю», как говорят в Ташкенте.

Сделали это участковый и махаллинский (квартальный) комитет по заявлению ее сводного брата, как устно сообщили мне в опорном пункте МВД №317, но вот уже третью неделю мне не выдают никаких подтверждающих рапортов об этом. Представители махаллинского комитета разговора со мной избегают. Ни милиция, ни врачи, ни мамин брат не сделали ни единой попытки связаться со мной, единственным сыном, пока я находился за границей, хотя родственники знали номер моего телефона и неоднократно звонили мне в начале августа.

Когда 19 августа я узнал, что двумя днями раньше мамин брат подписал бумаги о госпитализации, я позвонил его сыну. И тот сказал мне приторным голосом, что мама «переволновалась», у нее «проблемы с сердцем» и два-три дня она проведет в больнице. «В какой?» — «Не знаю, где-то около ТашМИ».

Я выяснил, что маму госпитализировали 17 августа в городскую клиническую психиатрическую больницу городского управления здравоохранения Ташкентского хокимията (мэрии).

Уже купив билет в Ташкент, я поговорил с мамой по телефону: до больницы доехал мой друг, выяснив заодно, что самостоятельно больницу она покинуть не может, потому что ее «направила» милиция. Мама не знала, что ей колют и какие таблетки дают.

«Наверное, чтобы давление снизить», — сказала она мне слабым голосом.

Ни предварительный диагноз, ни названия лекарств и их действие маме сообщить не удосужились. С ее медицинской картой, как потом выяснится, тоже не ознакомились.

(«Врач обязан предоставить лицу, страдающему психическим расстройством, в доступной для него форме и с учетом его психического состояния информацию о характере психического расстройства, целях, методах, включая альтернативные, и продолжительности рекомендуемого лечения, а также о возможном риске, побочных эффектах и ожидаемых результатах. О предоставленной информации делается запись в медицинской документации». Закон РУз «О психиатрической помощи». — Прим. «Ферганы»).

Из ташкентского аэропорта я сразу ринулся в больницу. Мама в выцветшем казенном халате с испуганным, осунувшимся лицом и огромной гематомой на руке плакала. Говорила с трудом. Двигалась медленно, шаркая при ходьбе. Выглядела дезориентированной и потерянной.

Врачи долго не находили времени, чтобы поговорить со мной. Резким, приказным тоном заведующая отделением Лола Айходжаева и две ее сотрудницы сообщили мне, что мама будет находиться в их заведении «от семи до десяти дней», пока ей не поставят диагноз, что больница является «закрытым учреждением», а это дает им право не показывать мне документа, по которому «направили» маму.

Мансур Мировалев. Фото с личной страницы в Facebook

После того как я показал Айходжаевой журналистское удостоверение и предположил, что в отношении моей мамы могли иметь место «насильственное лишение свободы», «причинение тяжкого вреда здоровью» и «домашнее насилие», она сменила тон и допустила, что сможет отпустить маму «под мою ответственность».

Я потребовал список лекарств, которые она получала. Полтора часа, пока мы ждали выписку в приемном покое, медсестры не сводили с нас глаз.

Первая строчка выписки: «диагноз — недообследована».

«Психологический статус при поступлении: в сознании. Внешне опрятна, ухоженная. Знает число, месяц и год … Отмечает ухудшение памяти на текущие события. Интеллект грубо не нарушен».

Далее выписка сообщает, что мама была «консультирована профессором кафедры ТМА психиатрии и наркологии Ходжаевой Н.И.» 20 августа, то есть на третьи сутки после поступления, наутро после визита моего друга.

(«Лицо, помещенное в психиатрический стационар по основаниям, предусмотренным статьей 27 настоящего Закона (принудительно), подлежит обязательному освидетельствованию в срок, не превышающий 48 часов, комиссией врачей-психиатров психиатрического учреждения, которая принимает решение об обоснованности госпитализации. В случаях, когда госпитализация признается необоснованной и госпитализированный не выражает желания остаться в психиатрическом стационаре, он подлежит немедленной выписке». Закон «О психиатрической помощи». — Прим. «Ферганы»).

Возможный диагноз в выписке был указан с вопросительным знаком: «Инволюционный параноид?»

Вот его обоснования: «Кричит, ругается, обзывает своего племянника. Утверждает, что он обкрадывает ее, ночью заходит в ее квартиру, ворует вещи, деньги».

Представьте картину. Вас хватают санитары, пакуют в скорую, везут в больницу на другом конце города, отбирают вещи и одежду. Берут кровь, не сразу находя вену, заставляют выпить неизвестные таблетки и укладывают спать в палату с двумя незнакомыми женщинами. Вы в такой ситуации будете добродушно улыбаться и свернетесь клубочком?

Мама — собственница двухкомнатной квартиры недалеко от метро «Чиланзар». Несколько лет назад мамин сводный брат и его сын продали свою однокомнатную квартиру в Ташкенте и купили дачный участок в Занги-ате, пригороде Ташкента. И мама по доброте душевной прописала их в своей квартире, чтобы они не теряли ташкентскую прописку, чтобы сводный брат имел возможность получать пенсию, а племянник мог устроиться на работу.

Эти родственники годами тянули с мамы деньги, ссылаясь на переезд, потерю работы, семейные обстоятельства и прочее. До недавнего времени оба имели доступ в квартиру, у них были ключи. Но маме стало казаться, что из квартиры пропадают деньги, книги, посуда и другие легко продаваемые вещи, и она сменила замки.

Я не обвиняю родственников в каких-то кражах. Но я понимаю, почему мама в первую очередь подумала на них, когда решила, что у нее что-то пропало.

Именно по поводу этих предполагаемых краж мама и обратилась в милицию, и именно из опорного пункта №317 ее забрали в больницу. В больнице мне сказали, что она «неадекватно себя вела», но документа или протокола с описанием этого поведения я так и не увидел.

Да, у инволюционного параноида похожие признаки. Но я подозреваю, что мамины родственники воспользовались ситуацией и захотели добиться права опеки через признание ее недееспособной, чтобы завладеть квартирой.

Дом, в котором расположена квартира матери Мансура Мировалева. Фото автора

В Узбекистане одинокий пожилой человек, собственник квартиры, находится в опасности. А милиция и врачи, судя по увиденному мною, охрану и защиту стариков обеспечить не в состоянии.

Например, почему участковый решил, что мужчина, у которого фамилия и отчество (разные отцы) не совпадают с мамиными, является маминым братом и имеет право направлять ее на принудительную госпитализацию? Для документального установления родства участковый должен был ознакомиться с их свидетельствами о рождении, чтобы убедиться, что у них одна мать. Но мамино свидетельство утеряно, и я очень сомневаюсь, что ее сводный брат имел свое при себе…

Или почему врачи согласились, что тут необходима принудительная госпитализация? Вот что говорит закон Республики Узбекистан «О психиатрической помощи»:

«Лицо, страдающее психическим расстройством, может быть госпитализировано в психиатрический стационар без его согласия или без согласия его законного представителя до судебного постановления, если его обследование или лечение возможны только в стационарных условиях, а психическое расстройство является тяжелым и обусловливает:

— его непосредственную опасность для себя или окружающих;

— его беспомощность, то есть неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности;

— существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи».

Мама ни под одно из этих условий не подпадает.

Мама — маленькая, сухонькая и доверчивая старушка. Забывчивая, легко запугиваемая и по-советски привыкшая подчиняться человеку в форме милиционера или халате врача.

…Итак, я забираю маму домой. Отпаиваю чаем, угощаю привезенными конфетами. Она впервые улыбается. Но поведение еще заторможено, она устает и ложится спать.

В больнице, судя по выписке, маме давали галоперил, он же галоперидол, внутримышечно и в таблетках (которым «гасили» еще советских диссидентов). Назначили и циклодол, который противопоказан при глаукоме и должен с осторожностью применяться при повышенном давлении, атеросклерозе и заболеваниях сердца. Все из перечисленного у мамы, к сожалению, есть. Но в больнице это никого не интересовало.

Действие лекарств сказывалось еще несколько дней — она плакала, не сумев вспомнить имя своей единственной внучки (сейчас она деятельно обсуждает ее воспитание и вспоминает свои с ней встречи).

Мамин паспорт я найти не смог. На следующее утро иду с ней за справкой об утере паспорта в тот же опорный пункт МВД 317, откуда ее забирали. И вижу там ее сводного брата, 74-летнего человека, который живет не в одном десятке километров от Чиланзара. Нас он явно не ждал, на мой вопрос, как его занесло сюда, не ответил и вскоре переключился на ругань в адрес мамы.

Ждал он одного из сотрудников опорного пункта, другие сотрудники явно были с ним знакомы. Выдать копию документа, по которому мама была отправлена в больницу, мне пообещали после обеда, но не выдали до сих пор, несмотря на многочисленные напоминания.

В пятницу, 30 августа, у меня состоялся разговор с мамиными родственниками в отделении милиции в присутствии участкового. И снова ругань, мат, обвинения в мой и ее адрес. Племянник сказал, что сознательно не сообщил мне об ее отправке в психушку: «Чтобы ты не переживал. Чтобы ты не взорвался».

Оба согласились выписаться из маминой квартиры уже в субботу, но после на связь не вышли. Их можно выписать через суд, но процесс займет несколько недель, сказал мне ташкентский адвокат.

Подведу итог. Мама — из поколения советских людей, которые сформировались в 60-е годы. Занималась художественной вышивкой, образцы которой выставлялись на ВДНХ, изучала физику и математику. Больше 30 лет проработала в научно-исследовательском институте, была в числе первых советских женщин, работавших над программированием компьютеров, в те времена занимавших площадь больше ее злополучной квартиры. К 78 годам заработала кучу старческих болячек. Страдает от периодических провалов памяти.

Но вот что она помнит. Внучка «врага народа», участника антисоветского восстания в Тобольске, дочь погибшего на войне учителя, она помнит три языка — родной татарский, узбекский и русский.

Она помнит доброту соседей по махалле Новза. Помнит, как Узбекистан принимал сотни тысяч эвакуированных в войну людей. Помнит, как жили рядом, дружили и работали люди самых разных национальностей.

Помнит, что в Узбекистане начались положительные перемены, от которых людям стало легче и лучше жить. В этой связи у меня вопрос к автору этих перемен и реформ, президенту Шавкату Мирзиёеву.

Скажите, чего достойны люди, заточившие старушку в «желтый дом»? Не являются ли такие люди врагами реформ и перемен? Всегда ли они используют данную им власть во благо людей, о которых должны заботиться?

И что делать сотням стариков, чьи дети работают за рубежом, но при этом не являются журналистами и не могут прилететь домой в любой момент?

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

От информагентства «Фергана»:

Мансур Мировалев — давний автор «Ферганы», мы сотрудничаем почти двадцать лет. Он писал и продюсировал сюжеты для The Associated Press, Al Jazeera English, The Los Angeles Times, CNN, BBC, NBC, ABC News, The New York Times, RFE/RL и TRT World. Решив опубликовать его авторскую колонку, мы намеренно идем на конфликт интересов: мы не задали вопросы второй стороне, не поинтересовались мнением вовлеченных в конфликт ташкентских врачей и сотрудников правопорядка.

Но мы знаем, что одинокие или проживающие в одиночестве старики, которые являются собственниками квартир, находятся в зоне риска в Узбекистане. Мы уверены, что описанный случай, к сожалению, типичен для Ташкента.

В этой истории мы очевидно имеем дело с халатностью и неисполнением закона «О психиатрической помощи».

Мы поинтересовались у президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Савенко, является ли предположительный диагноз «инволюционный параноид» поводом для принудительной госпитализации в психиатрический стационар. Врач подтвердил: «Принудительная госпитализация возможна только в трех случаях: 1) физическая угроза жизни окружающих или самого больного; 2) беспомощность человека; 3) быстрое развитие болезни, ведущее к первым двум причинам. Сам по себе диагноз не повод для принудительной госпитализации. В случае любого диагноза должна быть индивидуализация.

Паранойяльная личность — это люди, преданные идее до фанатизма, хорошей или плохой — не имеет значения. Они преследуют идею, не считаясь ни с чем. Это могут быть и выдающиеся ученые, и деятели искусства. Это люди очень активные, но при этом скандалисты и правдоборцы, часто бывают правы в своем мнении (например, Роберт Майер, которому удалось благодаря болезни сделать открытие), но при этом попадают «под нож» психиатра. И сейчас возвращаются времена, когда психиатров используют далеко не в медицинских целях», — заключил врач.