Военные кампании России в Центральной Азии всегда находились на периферии российской историографии, отодвинутые туда более масштабными событиями вроде Северной и Крымской войн, противостоянием с турками и Наполеоном. Тем не менее российская экспансия в регион, продолжавшаяся ни много ни мало почти двести лет — начиная с проникновения казаков на реки Урал и Иртыш и заканчивая покорением туркмен — включает множество событий, не только знаковых для жизни местных народов, но и значительных с точки зрения военной истории. И не всегда победных для русского оружия, надо заметить.
В контексте последнего утверждения можно взять для примера историю противостояния России с Хивинским ханством — осколком Монгольской империи, — которое пронесло сквозь века традиции государственности и культуры, заложенные еще до Сотрясателя Вселенной (Чингисхана) многочисленными династиями хорезмшахов. Собственно, сам термин «Хивинское ханство» характерен исключительно для российской историографии и подразумевает под собой топоним «Хорезм», который и являлся самоназванием государства все время его существования — с 1511 по 1920 год.
В истории противостояния большой империи и маленького ханства более известен, разумеется, провальный поход Бековича-Черкасского во времена Петра I. Однако спустя свыше ста лет, в правление Николая I, чаша весов вновь была на стороне хивинцев, и на этом эпизоде мы остановимся подробнее. Но для начала немного предыстории.
Первые контакты России и Хивы, которая в разные периоды контролировала значительные территории современного Узбекистана, Туркменистана и Казахстана, относятся еще к XVI веку, однако долгое время они носили спорадический характер. Так, в 1563–1564 годах правитель Хивы Хаджи Мухаммад I прислал в Москву подарки, чтобы царь «позволил вести хивинцам торговлю не только в Астрахани и Казани, но и в других городах». В 1616 году хивинский посол Ходжа Юсуф привез царю Михаилу Федоровичу от хана Араб Мухаммада I грамоту с уверениями в дружбе. В свою очередь, Москва дала согласие на торговлю хивинскими товарами «по Волге и в другие русские города».
Впрочем, в правление все того же Араб Мухаммада неподконтрольные московскому царю яицкие (уральские) казаки проникли на территорию ханства и взяли под контроль Ургенч. Хан хитростью выманил их за городские укрепления и всех перебил. Это был, пожалуй, первый случай, когда хивинцам пришлось отражать нападение русских. В последующие годы казаки наряду с туркменами, калмыками и казахами (киргиз-кайсаками) будут регулярно вторгаться на хивинскую территорию с целью грабежа. В одном случае, правда, претендент на хивинский престол по имени Авган (Афган) сам попросил русского царя прислать в Хиву войско для борьбы с внутренними врагами, но это обращение, судя по всему, осталось без ответа.
До конца XVII века Хива и Москва регулярно обменивались послами, и становилось все более очевидно, что после покорения Сибири Россия рано или поздно развернется на юг. Это направление было стратегически важным, так как открывало дорогу в Индию, к которой как раз только начинали подбираться англичане — в будущем они станут главными соперниками русских в регионе. Во всяком случае Китай, как в домонгольские времена, уже не мог претендовать на доминирование в Центральной Азии, увязнув на тот момент в ожесточенном противостоянии с ойратами (калмыками), а Персия на рубеже XVII-XVIII веков лишь растрачивала силы во внутренних междоусобицах, в войнах с османами и афганцами.
Таким образом в начале XVIII века у Москвы не было никаких влиятельных соперников в борьбе за регион, кроме самих центральноазиатских государств, которые заметно отставали от нее в военно-техническом развитии. Особенно на фоне рывка, который Россия сделала при Петре I. К тому же и Хивинское, и Бухарское ханства в этот период переживали период экономического кризиса и политической нестабильности (как раз в это время из состава Бухары выделилось Кокандское ханство), так что, казалось, российская экспансия пойдет как по маслу.
Более того, центральноазиатские монархи сами ее провоцировали. В 1700 году хан Шахнияз отправил послов в Москву просить о принятии Хивы в подданство России, на что Петр дал принципиальное согласие. Однако одновременно хан просил не только снизить торговые пошлины для хивинских купцов, но и дать разрешение на вывоз из России оружия и металла. Царь отказал и в тот раз, и три года спустя, когда с аналогичным предложение к нему обратился новый хивинский хан Араб Мухаммад II.
В конечном счете хивинский проект все же заинтересовал Петра, который с годами все больше ощущал себя большим геополитиком. Получив сразу из нескольких источников сведения о том, что в Амударье полно намывного золота, а также учтя то обстоятельство, что именно Хива контролирует кратчайший путь в сторону Индии,
царь в 1714 году отправил на покорение хивинцев военную экспедицию во главе с потомком кабардинских князей Александром Бековичем-Черкасским.
Об этом историческом эпизоде «Фергана» уже рассказывала, но в двух словах — экспедиция потерпела фиаско, русский отряд был почти полностью уничтожен, сам Бекович-Черкасский погиб, и Россия на некоторое время утратила интерес к походам вглубь Центральной Азии. Хотя ее экспансия продолжалась — начиная с середины XVIII века в российское подданство начали постепенно переходить казахские роды, чьи земли непосредственно граничили с Хивой. Той в свою очередь пришлось бороться с нашествием персов, которые при Надир-шахе пережили временный ренессанс. Затем около полувека внешние силы почти не тревожили регион, но уже вскоре он станет центральной ареной «Большой игры» двух главных колониальных хищников своего времени.
Термин «Большая игра» традиционно приписывается Артуру Конолли — британскому агенту, совершившему в 1830-1831 годах путешествие в Хиву для изучения тех путей, которыми русская армия могла дойти до Индии, «жемчужины Британской империи». На момент странствований Конолли Англия, действительно, уже покорила индийскую империю Великих Моголов и готовилась подчинить Афганистан. Россия тем временем нанесла поражение Персии в двух войнах подряд, закрепила за собой все Закавказье и утвердилась на Каспийском море. В результате Хива, Бухара и Коканд оказались в аккурат на линии противостояния Санкт-Петербурга и Лондона. Собственно, Конолли, разъезжая по пустыням и степям Центральной Азии, и пытался каким-то образом объединить местных монархов для противостояния России, но в итоге не преуспел и был казнен в Бухаре как иностранный шпион.
В России же к началу XIX века вновь обратили внимание на Хиву. В 1804 году оренбургский военный губернатор князь Григорий Волконский, чтобы положить конец грабежам русских торговых караванов в степи и отчасти справедливо полагая, что к этим грабежам имеют непосредственное отношение подданные хивинского хана, предложил организовать новый военный поход к берегам Аральского моря и в дельту Амударьи. В правительстве инициатива Волконского нашла поддержку, и предварительно экспедицию против Хивы запланировали на осень 1805 года. Однако вскоре планы россиян пришли в полное расстройство по вине Наполеона, и только после окончательной победы над «маленьким капралом» в 1815 году в Санкт-Петербурге вернулись к теме Центральной Азии.
В 1819 году при Министерстве иностранных дел Российской империи создается Азиатский департамент. В том же году в Хиву отправился с ознакомительной (проще говоря, разведывательной) миссией капитан генерального штаба Николай Муравьев. В своих докладных записках он подробно описал систему государственного управления и торговлю Хивы и особенности отношений между местными народами. И главное — он весьма положительно отозвался о возможности завоевания этих территорий.
«Если бы край сей был во владении России, — писал Муравьев, — то конечно принес бы торговле нашей значительную выгоду, ибо возродилась бы промышленность, и вся Азийская торговля и даже Индейская могла бы обратиться через Хиву в Астрахань... Если же бы Хива была в наших руках, (что весьма нетрудно исполнить) тогда кочующие народы средней Азии опасались бы нашей власти, и торговые пути учредились бы чрез Инд, Амударью в Россию. Тогда бы все сокровища средней и Южной Азии обратились бы в наше отечество, и тем исполнилось бы славное предприятие Великого Петра… Вкратце сказать, Хива есть теперь передовой караул, препятствующий торговле Бухарии и Северной Индии с Россиею».
В последующие годы объемы торговли России со странами Центральной Азии продолжали расти, и на фоне наметившегося противостояния с Англией в самой империи усиливался хор голосов, призывавших царское правительство обуздать степных разбойников и навести порядок в регионе. А по факту — подчинить себе центральноазиатские государства, пока туда не пришли британцы.
В 1824 году с очередным купеческим караваном в пределы Бухары был отправлен отряд в несколько сот солдат под командованием полковника Станислава Циолковского.
Спустя 50 лет российский «Военный сборник» так описывал этот поход: «В ноябре 1824 года выступил из Оренбурга в Бухару караван под начальством полковника Циолковского, с прикрытием в 625 человек, при двух орудиях. В январе 1825 года он перешел Яныдарью, но при урочище Гиш-Тюбя был атакован скопищем хивинцев, туркменов и киргизов. Тринадцать дней Циолковский отбивался от нападений в несколько раз сильнейшего неприятеля, но наконец, увидел себя вынужденным возвратиться, бросив на месте менее ценные товары. Убыток, понесенный при этом нашими купцами, простирался почти до 550,000 рублей. Часть этого убытка казна взяла на себя, остальную же положено требовать с хивинского хана».
Посланная в то же время на Устюрт военная экспедиция под начальством Федора Берга разогнала разбойничьи шайки в районе реки Эмба и провела рекогносцировку западных подходов к Хивинскому ханству. Теперь оставалось дело за малым — найти человека, который бы взял на себя смелость преодолеть все трудности перехода по одному из самых негостеприимных уголков нашей планеты.
Сам Берг в докладе так описывал свои ощущения от знакомства с окрестностями Аральского моря: «Совершенная неизвестность на счет пространства, предназначенного к обозрению, заставляла судить о нем относительно к другим местам, лежащим под одною широтою. Находясь на широте Ниццы и Бордо, мы полагали иметь зиму южного климата; но наше удивление едва сравнялось с нашими страданиями, когда мы встретили постоянный холод в 21-25° Реомюра (минус 26-31 по Цельсию), сопровождаемый жестокими вьюгами и буранами».
Искомым человеком оказался Василий Перовский, назначенный в 1833 году оренбургским военным губернатором. До этого назначения он успел повоевать с Наполеоном, турками, восставшими башкирами, так что боевой опыт имел немалый. В Оренбурге Перовский сразу озаботился ростом влияния англичан в Центральной Азии. Он, в частности, докладывал в Азиатский департамент в Петербурге о появлении в Бухаре множества дешевых британских товаров, вследствие чего местный эмир начал задумываться о смене направления торгового сотрудничества с России на Англию.
В 1836 году к Перовскому в Оренбург прибыл посланец афганского эмира Дост-Мухаммеда. Последний тогда вел войну за контроль над Афганистаном с Шуджа-Шахом Дуррани, которого поддерживали англичане. Дост-Мухаммед договорился с Россией о поддержке, на что англичане ответили полномасштабным и поначалу весьма успешным вторжением в Афганистан. Российские позиции в Центральной Азии, как и вся торговля с Хивой, Кокандом и Бухарой, оказались под угрозой, так что империя буквально решила нанести ответный удар.
Хотя, конечно, одним противостоянием с Англией решение о походе на Хиву вряд ли можно объяснить. Тут сыграли свою роль опять-таки и нападения на торговые караваны, и увод в рабство российских подданных, и споры вокруг сфер влияния в казахской степи. Словом, решение назрело, и царь его одобрил. Как считал сам Перовский, в результате его карательной экспедиции «вся Средняя Азия возродится, восстанет от оцепенения своего при водворении образованного, благодатного правления; обогатится торговлею и промышленностью Россия». Оставался вопрос о реализации предприятия, особенно в свете предыдущих неудач.
Официально, чтобы не возбуждать англичан, целью похода было заявлено намерение заставить хивинцев «исполнить справедливые требования российского правительства, освободить томившихся в Хиве русских невольников, прекратить грабежи и насилия».
На деле же российской правительство решило заменить недружественного хивинского хана Аллакули на более подходящую фигуру — его младшего брата Инаха.
При этом новый правитель Хивы должен был фактически стать вассалом России, отказавшись от претензий на власть над казахами и туркменами — подданными Российской империи, срыв укрепления в районе Арала, отменив пошлины для русских торговцев и согласившись на размещение в столице ханства русского контингента, а на Амударье — русских кораблей. Ну и, конечно, Хива должна была раз и навсегда пресечь грабежи и пленение российских подданных.
Для похода против Хивы Перовский собрал более шести с половиной тысяч солдат, казаков и башкир, из которых треть должна была нести охранную службу — оберегать от нападений казахов, туркмен и хивинцев пути снабжения и склады, созданные русскими на пути следования экспедиционных сил. В распоряжении Перовского имелось два десятка пушек, более десяти тысяч верблюдов, столько же лошадей и семь с половиной тысяч телег. На них были погружены не только боеприпасы — более миллиона патронов, — но также косы, топоры, лопаты и, поскольку поход, несмотря на возражения некоторых офицеров, пришелся на зимнее время, в большом количестве теплая одежда.
К слову, скепсис в отношение подобных военных предприятий в бескрайних просторах Центральной Азии разделял и премьер Великобритании, победитель Наполеона сэр Артур Веллингтон. Русскому послу в Лондоне Филиппу Бруннову он говорил: «Там всего должно опасаться: как успеха, так и погрома. Если на вашей стороне будет успех, вы не будете знать, как далеко вам идти в тех пустынях. Если же судьба будет против вас, то вы не будете знать, как выйти оттуда. В подобных предприятиях помните всегда, что легко идти вперед, но трудно идти назад».
Правда, при этом Веллингтон считал, что в такие походы лучше идти зимой, так как из снега можно получать питьевую воду. В пользу зимы говорил и неудачный опыт летней экспедиции Бековича, однако оказалось, что в холодное время года воевать в Центральной Азии ничуть не легче.
Хива могла противопоставить российскому войску не менее 60 тысяч человек — большинство исследователей сходятся во мнении, что именно такое количество бойцов, в основном конных, мог рекрутировать хан в военное время. Вообще регулярная армия в Хиве в первой половине XIX века только начинала формироваться, так что главной силой ханства было ополчение. Советский востоковед Павел Иванов в своей работе «Архив хивинских ханов» перечисляет различные племена и народы, которые выставляли свои отряды под знамена хана: узбеки, каракалпаки, туркмены, кунграты, йомуды, теке, джамшиды, имрели, чавдуры, гоклены, сакары, карачака, агарлы, мангыты, кипчаки, карадашлы, аральские узбеки и многие другие.
Конечно, вооружение хивинского войска не шло ни в какое сравнение с российским — в основном армия хана воевала холодным оружием и луками. Ружья тоже имелись, но в ограниченном количестве и по большей части устаревшие, а скудная артиллерия использовалась обычно лишь при защите крепостей. Тем не менее за хивинцев выступала сама природа их земли, и, как покажут дальнейшие события, она оказалась гораздо более надежным защитником, чем любые оборонительные сооружения.
Первые отряды Перовского выдвинулись из Оренбурга только в конце ноября 1839 года, когда зима уже вступила в свои права. Вскоре выпал первый снег, и русская армия, разделенная на четыре колонны, начала испытывать первые трудности. Один из участников похода, русский писатель, автор «Толкового словаря» Владимир Даль, отмечал в своих «Письмах друзьям из похода в Хиву»: «Пишу на скучной и невольной дневке... буран; метет так, что свету Божьего не видно, и притом — 22°, следовательно, идти невозможно…».
Несмотря на приготовленные заранее по пути следования склады с провиантом и фуражом для скота, уже скоро вьючные животные начали гибнуть от бескормицы. А морозы и снегопад не ослабевали. «Невыгода наша, — пишет Даль, — в сравнении с купеческими караванами, велика: в караване всяк хозяин идет с верблюдами своими, бережет их, холит... а у нас солдат говорит: черт дери верблюда, был бы жив я! И несмотря ни на какой присмотр, верблюды иногда терпят без нужды горе, колеют и гибнут».
После верблюдов настала очередь людей. Цинга и тифозная горячка валили солдат десятками. Оказалось, что подготовленная для похода теплая одежда никуда не годится. Русский историк Иван Захарьин в своей книге «Граф В. А. Перовский и его зимний поход в Хиву» пишет: «Солдаты замерзали, неся сторожевую службу. Однажды один из колонных начальников, поверяя передовые посты, увидел солдата в полулежащем положении, держащего ружье в руке. Он подошел к нему и, громко крикнув, ткнул его в шею. Солдат свалился на снег и лежал неподвижно. Оказалось, что он был уже замерзший труп».
Наконец к самому концу декабря русская армия, пережив несколько стычек с казахскими отрядами, достигла укрепления на реке Эмба. Отсюда Перовский направил передовой отряд казаков южнее, к укреплению Ак-Булак, которое надо было срыть, а имеющиеся там припасы доставить на Эмбу. Здесь русские, по сути, впервые за время похода скрестили оружие с хивинской армией. Соотношение сил был почти 10 к 1 в пользу хивинцев, но с помощью огня артиллерии казаки отогнали противника.
После этого войска хана решили атаковать подходящие к Ак-Булаку подкрепления Перовского. Совершив несколько безуспешных налетов на лагерь русских, хивинцы окопались и начали обстреливать врага из луков и ружей. Тот в ответ предпринял вылазку и выбил хивинцев из их укреплений. Армия хана вновь пошла в атаку, но и на этот раз русские отбились. Собственно, на этом активные боевые действия почти закончились: хивинцы потеряли убитыми около 100 человек, русская армия — всего пятерых убитыми и 13 ранеными.
Но поход еще продолжался. Вскоре взбунтовались погонщики верблюдов, набранные из местного населения. Перовскому удалось подавить этот мятеж, застрелив двух бунтовщиков. После этого хивинские отряды напали на казахов, которые поставляли русской армии верблюдов, и та оказалась в отчаянном положении — без новых вьючных животных продолжение экспедиции казалось едва ли возможным. Только на переходе от Эмбы к Ак-Булаку погибло более тысячи животных, а еще полторы тысячи пришлось бросить из-за истощения. Между тем морозы не ослабевали и постоянно шел снег.
1 февраля 1940 года Перовский обратился к своей армии: «Товарищи! Скоро три месяца, как выступили мы по повелению Государя Императора в поход с упованием на Бога и с твердою решимостью исполнить царскую волю. Почти три месяца сряду боролись мы с неимоверными трудностями, одолевая препятствия, которые встречаем в необычайно суровую зиму от буранов и непроходимых, небывалых здесь снегов, заваливших путь наш и все корма. Нам не было даже отрады встретить неприятеля, если не упоминать о стычке, показавшей все ничтожество его. Невзирая на все перенесенные труды, люди свежи и бодры, лошади сыты, запасы наши обильны, одно только нам изменило: значительная часть верблюдов уже погибла, и мы лишены всякой возможности поднять необходимое для остальной части похода продовольствие. Как ни больно отказаться от ожидавшей нас победы, но мы должны возвратиться на сей раз к своим пределам».
Обратный путь русской армии длиной почти в 800 километров был еще тяжелее — людям приходилось выкапывать из промерзлой земли корни растений, чтобы развести огонь и как-то согреться. Весь лагерь на Эмбе был завален мертвыми верблюдами, и русским пришлось двигаться дальше, поскольку с весной туши животных, начав гнить, сделали бы пребывание в укреплении невыносимым.
Только к лету обескровленное русское войско достигло Оренбурга.
Из шести с половиной тысяч изначального состава армии погибли более тысячи русских и около двухсот башкир — в основном из-за болезней и обморожений. Потерь среди казахских погонщиков скота никто не считал.
В степи остались лежать почти 9 тысяч околевших лошадей и восемь тысяч верблюдов. Русская казна в итоге лишилась 1,7 миллиона рублей — гигантской по тем временам суммы.
Впрочем, не успели участники похода прийти в себя, как часть задач, поставленных перед Перовским российским правительством, была выполнена. Стараниями англичан, как ни странно. Эмиссары британской короны в Хиве Эббот и Шекспир уговорили хана запретить хивинцам грабить и захватывать русских в рабство. Заодно Аллакули освободил и четыре сотни русских рабов, томившихся в Хиве. Этим решением хан устранял основную легитимную причину повторного вторжения русской армии, заявленную как защита соотечественников. Англичан, которые повышали свое влияние в регионе, такой расклад вполне устраивал.
В итоге неудача в хивинском походе не только поставила под вопрос авторитет России в Центральной Азии, но впоследствии сместила вектор русских интересов в сторону Коканда и Бухары. Именно они станут первыми целями военных кампаний русских армий во второй половине XIX века. Хива же еще более 30 лет будет умело балансировать между Россией и Англией, избегая договоров, которые ей неоднократно попытается навязать царское правительство. Возобновится и работорговля. Покорится ханство лишь в 1873 году, когда окажется почти со всех сторон окружено российскими владениями.
-
02 октября02.10Тест на адаптациюК чему приведет ужесточение требований для въезжающих в Россию мигрантов и их семей
-
30 сентября30.09Казахское поле экспериментовКто и зачем создал орду между Волгой и Уралом
-
23 сентября23.09ФотоИмам упал в обморокВ Ташкенте прошел гастрономический фестиваль Lazzatli O’zbekiston
-
19 сентября19.09Страсти по кокпаруКак кыргызстанцы и казахстанцы со скандалом делили баранью тушу на Играх кочевников
-
17 сентября17.09Эрмитаж и WOSCU — почти десять лет сотрудничестваЧем культурное наследие Узбекистана удивило Эрмитаж? Доклад Павла Лурье
-
14 сентября14.09ФотоВселенная гончарного кругаКак на землю Казахстана возвращается утерянная традиция